Андрей Черный: «Если ты считаешь, что сегодня достиг совершенства, значит ты умер»

Одесский музыкант, дирижер и лидер проекта «VOICE OF THE SYMPHO ROCK» Андрей Черный в преддверии нового концерта 29 мая открыто и очень искренне рассказал нам о своих мыслях, чувствах связанных с самым главным делом его жизни — музыкой. 

 

— Как вы стали музыкантом и почему? С чего все начиналось и как Вы пришли к этому пути, к музыке?

— Мой дедушка Степан в молодости играл на баяне, а еще он был композитором и писал песни. А моя мама играла на гитаре. Помню, когда я еще был маленький, как она приходила с работы и даже не переодеваясь, сразу брала гитару и пела песни Цоя. Моя мама настолько любила Цоя, что когда его не стало, очень расстроилась. Для неё это был шок. Мой папа воспитывался в школе-интернате и был солистом хора. Вот такие музыкальные задатки в моей родословной. У меня есть старший брат Алексей. Когда он подрос, его отдали в музыкальную школу по классу баяна. Я был совсем маленький, наверное лет пять-шесть, когда впервые с мамой пошел на концерт брата. Я впервые услышал как звучит баян на сцене. После концерта я взял руки Витвицкой Светланы Сергеевны, педагога брата и сказал: «Я вас люблю!» Мне сразу понравилась Светлана Сергеевна, она такой человек чести, человек совести, я бы сказал, человек дела. Правда, человек с большой буквы. И она сказала моей маме: «А давайте попробуем Андрея на музыку. Если получится — то получится, а не получится – не получится». Мама меня спросила: «Андрей, ты хочешь пойти на музыку?» Я сказал: «Да!» Попробовали, вот так и получилось. И я пошел по музыке с детства. А первым педагогом-мамой, которая показала мне музыку, которая открыла мне дверь в музыку, стала Витвицкая Светлана Сергеевна.

 

— Репетировали на дедушкином баяне?

— Да, мы поехали специально за дедушкиным баяном. У него была бурная жизнь. В его время было модно играть на свадьбах, в клубах. Естественно, наряду с этим он развивался и в профессиональной музыке в качестве баяниста народных коллективов. Он посетил весь Советский Союз. Мама рассказывала, где они только не жили: и в Казахстане, и в Татарстане. В итоге они приехали в Украину в Херсон. Уже совсем в преклонном возрасте дедушка устал от всего этого и уехал жить в лес. За баяном мы поехали к бабушке в маленький город Старая Збуривка, к тому времени дедушки уже не было. Бабушка не хотела его отдавать, ведь это все, что осталась на память от дедушки. Но мы ее очень попросили. В результате мы занимались на дедушкином баяне, который назывался «Эра».

 

— Вы с братом занимались по очереди? Вы не дрались?

— Нас так воспитывали, что если мы и дрались, то по другому поводу. В момент дележки у нас сразу стало понятно: старший – значит старший, надо уступать, ничего не сделаешь.

— Сейчас я задам банальный вопрос: «Что для вас музыка?»

Музыка для меня такой абстрактный вид искусства, который отображает тебя таким, какой ты есть. Выходит человек на сцену и видишь какой он: жадный или закрытый. Это видно по тому, как он играет на инструменте или дирижирует. Не важно, что именно на сцене делает, главное, что он воспроизводит музыку, пропускает ее через себя. К примеру, у человека гипертония, сужаются сосуды, происходит плохой приток крови. Вот и мы тоже все сосуды, мы просто пропускаем через себя эмоцию, которая выражается в звуках. И вот ты смотришь на этого человека и видишь узкий проход эмоций, то есть, он достаточно жадный, закрытый. Можешь раскрыть психологию человека, который находится в данный момент на сцене. Музыка то нечто, через которое проходят эмоции, где проявляется всё в нутро человека: чем он живет, как он живёт, как он видит этот мир, и как он его показывает другим. Мне нравится музыка еще и тем, что в ней нет пределов: ты поставил себе цель играть или дирижировать хорошо, а вот как хорошо – этому нет конца. Это бесконечно хорошо. В музыке «легко» — это может быть легко как пёрышко, а может быть легко как пёрышко розового фламинго, который летит, не имея веса. Как еще может быть «легко»? А в музыке может быть еще легче. «Быстро», но может быть быть еще быстрее. Вот этого потолка в музыке нет. В музыке интересно. Если ты считаешь, что сегодня достиг совершенства, значит ты умер. Потому что в музыке нет конца.

 

— Дирижер – это лидер. Когда вы поняли, что вы лидер? Как проявлялись ваши лидерские качества? Почему вы вдруг решили возглавить целый оркестр? Это же очень сложно.

— Понятие лидер можно дифференцировать – есть псевдо-лидер, а есть лидер. Если ты не любишь свой коллектив, то нет смысла что-либо делать, ты их будешь только мучить, заставлять. Они подчинятся, но не будут открыто играть. И, грубо говоря, что есть дирижер? Это такой человек, который помогает музыканту раскрыться в момент. Дирижер на репетициях не только выучивает текст, ноты (все вот эти до, ми, фа), ансамбль, вертикаль, горизонталь. Но вместе с оркестрантом ищет к нему доступ, ключ, чтобы душа его открылась, и он начал играть не губами и пальцами, а душой, чтобы у него глаза начали гореть и чтобы у него вот этот эмоциональный поток начал «выхлёщиваться».

 

Не знаю, как правильно это сказать, но чтобы из него это исходило. Вот для чего нужен дирижер. Увлекает именно такое оркестровое звучание. В определенный период времени понимаешь, что ты можешь дифференцировать это звучание. Находишь, что композитор хотел сказать через эти звуки, через эту форму. Потом ты понимаешь, как это сделать в данный момент с коллективом, кого попросить сыграть громче, быстрее, медленнее, тише, аккуратней, мягче, жестче, кольче, слаще, горче… Благодаря всяким музыкальным способам можешь донести смысл произведения, раскрыть то, о чем писал композитор. Потом, самое главное – это оценка зрителей: понравилось или не понравилось. Это как съел торт – вкусно или невкусно, а разбирать там: плохие орехи, или не дожаренные, бисквит или безе упало – это все мелочи. Если зритель говорит: «понравилось», «пошли мурашки по коже», «была эмоция», и «хочется прям к вам в оркестр пойти играть» — значит получилось. Если ничего этого нет, тогда надо бросать, никому это не нужно.

— Почему все-таки дирижер? Вы бы себе играли на каком-то инструменте, душу изливали, тоже бы пропускали через себя какую-то свою истину. Зачем обязательно всем этим руководить?

— Когда я играл на баяне, мне педагог всегда говорил: «Андрей, не играй так громко, не рви ты этот баян». Потом я попутно начал на многих инструментах играть. Как баянист я закончил консерваторию. Как кларнетист у меня есть образование музыкальной школы. Как органист я занимался на органе два с половиной года у Ольги Олеговны Ефремовной. Спасибо ей огромное. Это была моя мечта с детства — играть на органе. Я играл на домре, на всех ее видах: альт, прима, тенор, бас; на кларнете, саксофоне, баяне. Потом меня захлестнуло, и я начал играть на фортепиано. В какой-то момент я понял, что мою жажду не насытить ни одним музыкальным инструментом.

 

Мне нужно больше, мне нужен целый оркестр, чтобы выразить чувства, эмоции, чтобы успокоиться. Выплеск эмоции у меня происходит только во время дирижирования оркестром. Ни один музыкальный инструмент такого не дает, играя на них, я начинаю форсировать звуком. В консерватории за мной числится такой грешок: «Чёрный разбил в 44-ом рояль». Мне даже потом запрещали на нём играть, потому что я его разбиваю. Но я его разбивал не потому что глупый или жёсткий. На самом деле, когда я играю на фортепиано, меня захлёстывают эмоции настолько, что разбиваю себе пальцы в кровь, но мне все равно мало звука.

— Когда Вы первый раз вышли на сцену в качестве дирижера?

— Самый первый раз это было еще в музыкальном училище в Херсоне. Я дирижировал оркестром народных инструментов. Первым произведением стал «Танец Мефистофеля» из оперы «Фауст» Шарля Гуно. Также сыграли «На ярмарке» нашего одесского композитора Виктора Власова — произведение для баяна, которое я переделал для народного оркестра. После исполнения этих двух произведений я почувствовал, что мне это очень нравится: «Да, я буду идти к этой цели. Долго, но буду идти».

 

— Что важнее для музыканта – талант или труд? Что играет большую роль для становления музыканта – упорство или талант, который проявился еще с детства? И может ли любой человек стать музыкантом — «было бы только желание»?

— Со временем, когда взрослеешь и появляется некая мудрость, спокойствие, начинаешь понимать, что на инструменте мало просто хорошо играть, нужно уметь говорить на нем. Вот именно «говорить». Чтобы слушатель понимал что: либо тебе больно, либо весело, либо тебе благостно на душе. А может быть, на душе тревожно. При этом важно, чтобы человек был и одаренным от природы, и, естественно, имел упорство из себя это достать. Ведь можно иметь большой потенциал, но мало упорства. И такой человек становится посредственным музыкантом. У меня есть студенты, которые очень сильно хотят, но природа им так мало дала, что у них слабо получается. У них могут быть проблемы с метром — они плохо ощущают метр жизни, все время колеблются и не могут исполнить произведения. У некоторых проблемы с ритмом. Такое ощущение, что они никогда не занимались танцами и не чувствуют пульсацию жизни, не могут сделать определенные вещи, которые как в жизни — она продолжается, а мы то бежим, то останавливаемся. Вот этот ритмический рисунок чего-то у них страдает. У некоторых вроде нормально с пульсацией, с ритмами, и вроде пальцы бегут, но они какие-то мертвые на инструменте. Скучно их слушать, не интересно. И только единицы, которых ты можешь выделить и сказать: «Да! У этого человека большой потенциал внутри, ему природа многое дала, с детства одарила какой-то маленькой мудростью, неким божественным горячим огоньком». И он вместе, не по отдельности, в себе это взращивает, старается поддержать это горение, и тут же справляется с чисто техническими моментами, такими как: пальцы, техника, аккорды, музыка, звуки, сольфеджио, гармония в контексте. И он постепенно растёт.

 

Главное, чтобы он не стал как бабочка скороспелка, которая вылупилась, с месяц пожила и умерла. Такие музыканты — «Пух!» как вспышка. А есть музыканты, которые постепенно взращиваются. Поначалу у них не все получается, но если они будут заниматься и у них есть хороший потенциал, в конце концов из них получится хороший продукт. Но многие, идя по этому пути, сворачивают, идут работать на «Седьмой километр». Потому что их заставляет нужда, нужно зарабатывать деньги, нужно где-то жить… И вот все эти компоненты отбирают за сто лет в стране одного-двух хороших музыкантов, одного, может двух хороших композиторов. Их, правда, очень мало.

— Мне кажется что талантливый человек талантлив не только в одном деле. Много раз слышала, как Вы сравнивает музыку с едой. Может вы хороший повар? Какие еще есть грани Вашей личности?

— Правда, я люблю готовить, но не все у меня получается. Пробовал рисовать, но честно скажу, руки выросли у меня из одного места в плане рисования. Люблю сам для себя писать стихи. Вообще, стихи я очень люблю.

— То есть вы нигде их не читали и не издавали?

— Да. У меня есть свои стихи, я нигде их не издаю. Для себя. Пишу для того, чтобы не заржаветь. Честно. Очень люблю печь торты, пироги и другие десерты, связанные с тестом.

— Если что, то Вы сможете открыть кондитерскую?

— Я, наверное, вряд ли открою кондитерскую. Для этого надо быть супер профессионалом. К примеру, я не умею готовить вкуснейший торт Эстерхази. Когда-то я работал звукорежиссером караоке в ресторане «Казанова» на Дерибасовской. Он три года был самым лучшим рестораном, держал марку. Вот там был самый настоящий и самый вкусный Эстерхази. И его готовил настоящий итальянец. Он был такой вкусный, я его ел и таял. В него входит карамельная паста, которую они сами привозили из Италии. А тоненькие коржики изготавливали из взбитых яичных белков с сахаром, которые выкладывали на кондитерскую бумагу и запекали. В торт также добавляли мелко тертый миндаль. Короче, оно и хрустит, и карамель. Такая вкуснятина! Я попробовал сам приготовить. Не получилось. Надо уметь.

 

— Каким знанием Вы хотите поделиться?

— Мне наверное, можно книгу написать о своих снах. Они не оставляют меня в покое и очень эмоциональны. То они меня будоражат, то они меня возносят в небо, и я просто лечу. Но бывают и странные сны, сумасшедшие. У меня со снами какая-то тесная взаимосвязь. Мне когда-то приснился сон. Подхожу я к лифту, открываются двери, а там стоит человек в черном с белой бабочкой. Он возит людей на лифте в дорогих зданиях. И говорит: «Здравствуйте! Проходите, мы Вас ждали». Думаю про себя: «Я обычный человек, кто меня может ждать, я ж не президент? И вообще, кто знает что я здесь в лифте нахожусь? Ладно, зайду в лифт». Все это происходит на улице Тираспольской в здании под номеров 29/7, единственном большом девятиэтажном доме. Я захожу, закрываются двери лифта, но не просто, а как люк задраивается, то есть поворачивается по часовой стрелке. Лифтер вдавливает рычаг, и лифт начинает ехать вниз. Не вверх, а вниз. Куда же это? Мы ж на первом этаже?! Мы под землю едем? Понимаю, что что-то здесь не так. Но решил не подавать вида, что я испугался. Едем мы очень долго, наверное, этажей 50. Мы что, в ад едем? Приехали. Лифтер раздраивает люк, открываются двери, и я вижу, что под землей громадный город. И все под стеклом. Я думаю: «Что же это?» Вышел из лифта и не стал уходить далеко, так как я новенький и хочу, как минимум, обратно. Но мне стало интересно, и я решил прогуляться. Там все другое, и люди по-другому одеты. Но сон мой прервался, и я проснулся.

Моя жизнь в тот период была разнообразной и насыщенной. Если в моей жизни ничего не меняется, не происходит смена декораций, и каждый день одно и тоже – мне кажется, что я умираю. Поэтому я сразу начинаю чем-нибудь заниматься. Даже если нечем, то я иду кому-то помогать. У меня было такое – что всё время одно и тоже. И, как сейчас помню, пришел к знакомым: «Слушайте, а давайте вам ремонт сделаю!». Стал отдирать обои и делать ремонт на кухне. Через три дня она стала совсем другой. Тогда я подумал: «Картинка изменилась! Можно идти жить дальше». Наверное, у меня мотор внутри, который не дает мне покоя.

 

— Вы пишете собственную музыку?

— Я раньше писал музыку. Я закончил композиторский отдел, кафедру композиции в консерватории. Занимался у Кармеллы Семеновны Цепколенко. Она потрясающий человек. Я её люблю и благодарен за то, что она меня выдержала. Я был трудным ребенком. Из-за потенциала. Меня разрывало, мне всего было мало, хотелось больше и больше. Но сразу всё не получалось, ведь надо было по чуть-чуть всё это нарабатывать. Естественно, свои эмоции, нервы я выплескивал на окружающих. Если я кого-то обидел, пусть простят меня. Это я не со зла, просто так получилось. Я писал музыку с 18 лет. У меня не много композиций написано: реквием, симфония в двух частях, симфоническая картина «Безликая», кантата для народного оркестра «В одиночестве» и опера «Панно». Потом я перестал писать.

— Почему?

— Мое прошлое до 29 лет было мрачным, все было очень удручённо, слишком философское. Наверное, у меня в детстве было слишком много вопросов и к себе, и к окружающему, и ко всему человечеству, которое живет на этой планете. Поэтому, признаюсь честно, у меня внутри немножечко всё по-другому живёт, не как здесь – всё ради денег. Я такой человек, что стараюсь видеть в людях больше, чем они есть. Ведь даже когда к плохому человеку придешь, поздороваешься, покажешь свое уважение, то он не будет сначала показывать свои плохие качества. Он, естественно, будет показывать хорошие.

 

Если посмотреть, что происходит у нас на планете, понимаешь, что по большому счету люди глупые. Особенно те, кто стоят у власти. Имея такие финансовые возможности, они могли бы сделать рай на планете, а они наоборот — делают ад. Есть такой прекрасный фильм «Дом» и «Дом 2», где всё снято с вертолёта. Фильм очень грустный, но о правде. В нём показано, как люди неправильно относятся к нашей планете, матушке Земле, которая нас же и носит. Там затронута и Украина с нашим Чернобылем. Показано, как в разных странах выращивают цветы и при этом портят землю всякими ядохимикатами и нитратами; как много птиц умирает, там где сбрасывают отходы нефти. За этим никто не следит. Ужасающие вещи показаны в фильме.

— Мне кажется, что эту тему так замылили, что уже нет смысла сейчас кричать о ней…

— В том-то и дело. Раньше, когда у меня был юношеский максимализм, хотелось кричать. И я кричал в своих произведениях. И мои произведения далеко не весёлые, они достаточно грустные. В детстве у меня было много вопросов. Почему, грубо говоря, у многих людей Бог внутри мёртв? Почему люди друг к другу относятся без уважения и даже к самим себе. До двадцати лет я сходил с ума от всех этих вопросов. Потом я понял, что не хочу заниматься чужими людьми, чужими жизнями, судьбами, пусть они ими занимаются сами. Я буду заниматься своей жизнью, следить за собой. Делать свою жизнь интересной, насыщенной. Делать так, чтобы меня окружали добрые и интересные люди. Если я буду взращивать в них ужасное, то будет ужасно, а если я их буду любить, то своей любовью смогу их изменить к лучшему. Будет поколение, которое я взращу, будет доброе, отзывчивое и не зачерствевшее душой. Поэтому я перестал писать, грузиться и стал жить немножечко по-другому. И перестал кричать. Начал жить обычно и делать работу вокруг себя. И я стал просто заниматься, поднимать проекты: Симфорок, классические программы. В Симфороке я делаю свои оркестровки, свои аранжировки. Мне это очень интересно. Вжиться в какое-то произведение и его видоизменить, украсить. Или дирижировать произведение Чайковского и понять, о чём он думал, искать заложенную им истину. Потому что Чайковский не писал о каких-то глупых вещах. Он однозначно был одаренным и глубоким человеком. Вот это интересно познавать.

— Как Вы пишете свои произведения?

— Я не могу быстро писать, как другие композиторы. Не могу сочинять, когда я занят чем-то другим, мне надо полностью погрузиться в это состояние. Бывало, что я переставал с кем-либо здороваться. Я настолько уходил в себя, что вообще ничего не замечал. И такое было по полгода. Мой педагог говорила в такие моменты: «Ты даже четыре раз пройдешь мимо меня и не поздороваешься. Почему-то не узнаешь меня». Но такие мы музыканты. Художники еще хуже в этом плане. Они когда уходят в свои работы, их вообще не достать, они не вменяемые.

— Какие произведения Вы бы хотели исполнить на Симфороке, но в силу каких-то обстоятельств до них не дошли руки?

— У меня есть небольшая задумка — сделать дуэт оркестров. Для реализации этой идеи мне, наверное, не хватает немножечко спокойствия, чтобы погрузиться в свой внутренний мир. Потому что все время где-то бегаешь, какие-то концерты. Растаскиваешь свое внимание. А если освободиться, успокоиться, умиротвориться, может быть на месяца три, то можно было бы написать такое произведение для двух оркестров, где и в правду будет борьба, самая настоящая битва. Как будто бьются два титана. Вот это мощь, сила.

— Где вы их разместите в Одессе?

— Можно разместить, если подумать. Вот я думаю над этим. Мне бы этого хотелось.

 

Беседовала Татьяна Бербат