Борис Барский: Одессу Бог в темечко поцеловал
После утомительного авиаперелета практически сразу из аэропорта Борис Барский, невзирая на усталость, выкроил время на беседу. Несмотря на популярность, все регалии (народный артист Украины и пр.) поэт и прозаик, участник Театра «Маски-шоу», Борис Барский остается удивительно простым и открытым человеком, без всякого звездного флера и пафоса. И часто улыбается в свои фирменные усы.
— Борис Владимирович, что вдохновило Вас в 28 лет так кардинально изменить свою жизнь и после атомной энергетики заняться режиссурой, поступить в ГИТИС? Или это не было радикальной сменой ценностей (знаю, ещё работая инженером, Вы посещали студию пантомимы…)?
— В 24 года я уже работал в Филармонии. Окончив в 21 год институт, я 3 года честно отработал на Родину, потому что она затратила средства на мое обучение. Мне надо было вернуть эти средства государству, а «гусары возвращают долги». Меня, Сашу Постоленко и других ребят (нас пять человек было), пригласили в Филармонию. Когда мы начали работать там, я ощутил дефицит знаний в теории актерского мастерства – у меня ведь теоретическая база инженерная. Потом у нас был также совместный концерт в Горсаду с ВИА «Синяя птица», которая очень популярна была тогда. Мы выступали в одном отделении, ребята – во втором. Мы подружились с ними. Света Лазарева, солистка, только поступила в ГИТИС и говорит мне: «Тебе надо поступать». Она укрепила меня в намерениях. К тому же, она говорит мне: «Я там всех знаю, я про тебя там всем расскажу – тебе ничего не надо будет делать, просто приедешь, и тебя зачислят в студенты». И я так себе решил: «Мне ничего не надо, я приехал и уже там». Я приехал, приемная комиссия обрадовалась невероятно, говорят мне: «Здорово, что ты приехал». И после первого же тура меня не приняли. Но я не сдавался, потому что все равно ничего не терял: я уже работал по профессии. Ещё Владимир Ильич Ленин на вопрос: «куда Вы лезете, перед Вами же стена?!», – отвечал: «Стена, да гнилая, пнёшь, и развалится». Так и я. С третьего раза я таки поступил. К тому же мне очень важно было попасть именно к своему мастеру. Каждый мастер набирал курс будущих своих учеников.
— А кто вёл Ваш курс?
— Мне очень повезло с мастером. Меня взял на курс Андрей Николаевич Николаев, знаменитый клоун Андрюша, профессор ГИТИСа. Его воспитанницей была Алла Пугачева. Со мной вместе у него учились Жорик Делиев, Саша Буйнов. Вроде бы ничто конкретное не «вдохновляло», но жизнь сама так повернула, словно говорит мне: «Иди туда и не пожалеешь». Я пошёл по этому пути и не пожалел.
— Каким студентом был Борис Барский?
— Отличником был. Они говорили мне: «Господи, какие у нас талантливые актёры учатся!». А я себе думаю: «Что же Вы меня тогда два года не принимали?!».
— И все-таки, почему выбрали для себя именно сцену как сферу деятельности? И правда ли, что сцена подобна наркотику: с годами вызывает зависимость? Не было ли первоначального страха сцены, публики?
— Я совсем недавно прочитал у Юрия Владимировича Никулина замечательные слова: «Даже после небольшой улыбки в организме обязательно дохнет один маленький микроб». А представляете, сколько мы микробов убиваем, даря людям улыбки?!
Страх, конечно, был. Когда мы начинали выступать во Дворце студентов, его сцена мне казалась невероятно огромной: пока пройдешь ее из одного конца в другой, со стыда сгореть просто можно. И не знаешь, что делать? Как? А спустя годы заглянул во Дворец студентов, и сцена мне показалась уже такой маленькой, крохотной.
— Вы считаете Вячеслава Ивановича Полунина одним из своих учителей. Кого еще Вы могли бы назвать своим учителем? Что Вам дало общение с этими людьми?
— Учителей у меня бесконечное множество, начиная с Чарли Чаплина, все комики немого кино и пр. Помню, как в детстве смотрел его фильмы по телевизору и буквально падал со стула от смеха, и мама говорила, что мне это лучше не смотреть.
Со Славой Полуниным мы дружили еще с 1982-го года, когда «Лицедеи» только стали профессиональным коллективом. Когда они приезжали, мы встречались, заваривали чай ведрами с большими кипятильниками и сидели часами разговаривали. Потом устраивали какие-то экспериментальные показы.
Приезжали и другие мимы, которые вдохновляли. Например, Анатолий Елизаров – необыкновенный, классный мим.
Недавно я видел спектакль «№ 13» по Рэю Куни, у которого много хороших пьес (по его пьесе мы играем «Особо женатый таксист»). В «№ 13» играет Тимцуник. По его игре сразу ощущается, что у него пластическая школа.
Приезжал коллектив Александра Жиромского, который даже приглашал меня к себе: в 1981 (или 1982-ом) году я ездил на пробы в Московскую филармонию, и они меня утвердили. Но я как-то рассчитывал тогда, что мне сразу дадут квартиру на Тверской 3-комнатную и зарплату 400 рублей по тем расценкам, а мне дали комнатку в общежитии и 80 рублей оклада. Я подумал, что «…для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер слишком мало…».
— В каком амплуа Вы хотели бы попробовать себя ещё? Что принципиально чуждо Вам и «не за какие коврижки» никогда не стали бы этим заниматься (не знаю, возможно, бизнесом, не прыгали бы с парашютом или …)?
— Если честно, у меня есть давняя мечта: копнуть огород, и чтобы оттуда била ключом нефтяная струя или газовая. Тогда бы я возместил все долги государства. И мне бы еще хватило попутешествовать годика полтора-два: я бы сел на корабль и отправился бы в кругосветное путешествие, останавливался там, где мне нравится. Но пока мне нравится в Одессе – лучше города я еще не видел.
— Что самое сложное в профессии клоуна, актера и труде писателя? Чем эти сферы деятельности по-доброму удивили Вас и продолжают удивлять, а чем, возможно, разочаровали?
— Ну, разочаровывают люди, которые говорят: «Да что тут делать?! Выйти на сцену, потопать ногами и загрузить мешок денег!». Хотя , конечно, есть множество людей, которые понимают, что за легкостью на сцене стоит очень большой труд. У творческого человека нет выходных и праздников, его дело полностью поглощает его. Если он что-то придумал, то уже не может избавиться от этой идеи, пока не реализует ее. Если я отработал спектакль и внутри «маленький червячок» говорит: «Ты что-то здесь не доработал», то я могу ночами не спать, и работать над этим. Это, наверное, подобно тому, как есть мужчины, бегающие к любовницам, а ты идешь на работу, как к любовнице. Но это счастье, когда есть такая работа.
— Вы трудоголик?
— Трудоголик – это человек, который работает через силу, ломая себя. Когда ты работаешь, кайфуя, то какой же это трудоголизм?!
— «Муки творчества» – насколько знакомое Вам состояние? Например, как Пушкин, сочиняя стихотворение, мог исписать горы бумаги на черновики. Или Вы работаете над текстом, новой ролью играючи?
— Сейчас компьютер, проще экономить на бумаге (улыбается). Это состояние – хорошие муки, ведь здорово, когда тебя что-то захватывает, и ты начинаешь этим жить. Появляется какая-то энергия, будто тебя кто-то подпитывает, ведет. Это вопрос выбора: ты выбираешь нужное решение и идешь определенным путем, уже не задумываясь, а стоило ли, возможно, выбрать другое решение. Даже если пошел неверным путем в творчестве, то это тоже опыт, в котором ты приобрел определенные навыки, которых, возможно, не приобрел бы, выбери более легкий путь.
— Вы самокритичный человек? И вообще как относитесь к критике?
— Я думаю, что талант в асфальт не закатаешь. Вначале, когда я сам понимал, что есть что-то сделанное плохо, а мне еще и со стороны на это указывали, то я реагировал на такую критику. Ведь когда ты выходишь на сцену, у тебя всегда все нервы обнажены. И когда на обнаженный нерв кто-то начинает грубо наступать ногой, еще и в сапоге, то это очень больно (О, как красиво сказал!» — улыбается). С приобретением опыта я уже сам чувствую, где хорошо, а где плохо – мне не надо указывать на ошибки со стороны. Но чаще хорошо (улыбается), поэтому можно послать человека, который тебе что-то советует, … в другой театр.
— В сфере юмора, сатиры, иронии легко переступить грань и впасть в пошлость. Какой у Вас внутренний критерий пошлого-непошлого?
— Я думаю, что это снобизм. Например, Станислав Ежи Лец когда-то сказал: «Можно ли обнаженную женщину назвать интеллигентной?!». Это смешная фраза, нелепая, но я знаю множество высокоинтеллектуальных людей, которые в компании за рюмочкой могут рассказать острый анекдот…
— Как Бродский, например?
— Да, просто нужно найти свою компанию. Губерман со сцены бросает такие острые вещи, но у него они звучат как песня. Но если ты это делаешь не в том месте и не в то время, то, конечно, можно впасть в пошлость.
— Для творческого человека (да и вообще всякого человека) очень важен тыл, семья. Попытке найти рецепт счастливого брака и предостережению от самых типичных ошибок во взаимоотношениях супругов посвящен Ваш спектакль «Дикарь Forever или в защиту пещерного человека». Как Вам самому удается сохранять уже столько лет крепкий брак?
— Я думаю, брак совершается на небесах. На небесах сводят людей вместе. Того, кого Небо не благословляет, тому и не быть вместе, значит. Как-то на небесах нас с супругой свели вместе и сказали: «Все, ребята, быть вам вместе, и даже не спрашиваем вас».
— С Вашей популярностью наверняка могли работать в каком-то мегаполисе. Однако остаетесь принципиально верны родному городу. По Вашему мнению, Южная Пальмира сохранила свой колорит, или прежняя Одесса навсегда канула в Лету?
— Я думаю, что она не может утратить свой колорит. Сокрушаться по поводу утраченной Одессы можно, наверное, в пожилом возрасте, когда вспоминаешь молодость, и кажется, деревья были зеленее и пр. Но наш город никогда не утратит свои краски. Георгий Голубенко не зря Одессу назвал «рыжим городом». Я считаю вообще, что Одессу Бог в темечко поцеловал.
Иногда вожу своих друзей, которые приезжают из других городов, по Одессе, рассказываю всякие легенды (правда я не признаюсь, где рассказываю правду, а где привираю – улыбается). И я им говорю: «Я смотрел одну из передач Discovery, где рассказывали про сдвиг титанических пластов и разлом в нашем регионе, откуда поступают положительные заряды, превращающие всех людей в душевных, трогательных, теплых. Когда приезжаешь в город, сразу чувствуешь совершенно необычайную атмосферу города. У каждого человека есть свой город-донор и город-вампир, который сразу из тебя вытягивает энергию. Одесса – город-донор для меня.
— А какой город еще можете назвать городом-донором?
— Мы много гастролировали за рубежом. Для меня, например, таким же городом-донором есть Богота – столица Колумбии. Там тоже душевные, улыбчивые люди, музыка, соответствующая ритму твоего сердца, солнце светит, девушки красивые. Но наши всё равно самые красивые.
Беседовала Анна Голубицкая
