Фильм “Путинские игры” – кому нужна была Олимпиада в Сочи?

“Путинские игры” Александра Гентелева — фильм, который рассказывает о том, как за масштабной подготовкой зимней Олимпиады в Сочи на самом деле скрывается колоссальный распил бюджетных средств.

В России показ “Путинских игр” запретили. Но за последний год картину увидели больше, чем на двадцати фестивалях, а права на показ ленты приобрели больше тридцати стран.

На днях фильм получил приз за лучший документальный фильм “немецкого Эмми”, а в прошлом месяце “Путинские игры” вышли в широкий прокат в Украине.

Документалист Александр Гентелев уже больше двадцати лет живёт в Израиле. В его арсенале 14 документальных фильмов. Наиболее известные – “Олигархи” (2004), “Ёлки-палки” (2007), “Воры в законе” (2010).

 

“Путинские игры” с первых кадров дразнятся весёлым шлягером. “Ой, Сочи, Сочи, Сочи… так хорошо, что просто нету мочи”, – поётся в песне.

Несколько лет зимний Олимпийский город строят в самом теплом месте России. В результате, бизнесмены греют руки на стройках стадионов и гостиниц. Чиновники гордо рассказывают о достижениях в подготовке. А простые россияне лишаются домов — их сносят для расширения местных дорог.

Перед прокатом “Путинских игр” в Украине INSIDER поговорил с израильским режиссёром Александром Гентелевым о том, почему коррупцию нигде невозможно искоренить, что значит снимать кино в духе журналистского расследования, и почему в Израиле с киноиндустрией лучше, чем в Украине.

– Вы были в Сочи после зимней Олимпиады?

– Нет. Была Симона Бауманн, мой продюсер. Рассказывала, что по дороге, в которую вложили миллионы и миллионы долларов, за 60 километров пути им встретилось две машины. Людей нет вообще — собственно, про такую участь новых объектов мы говорили в фильме с самого начала.

Ведь какого черта вообще было строить в Сочи! Это же курортный город. Я не против Олимпиады, но можно было построить её на Урале, например. И это дало бы скачок для развития всего региона.

– Собственно, многие ваши собеседники в фильме шутят о проведении зимних Игр в субтропиках. Да и в качестве саундтрека используете весёлую музыку. Это намеренно? Для вас важно, чтобы зритель воспринимал фильм с юмором?

– Когда мы задумывали “Путинские игры” мне понравилась сама эта смешная ситуация: Сочи – летний курорт, и вдруг – зимние Олимпийские игры.

Многих героев фильма я подталкивал к комедийной нотке. Но мало смешного в том, если у человека забирают его дом, квартиру… Так что фильм получился скорее трагифарсом.

– В Сочи вы приезжали пять раз — пару раз летом, потом зимой. Были моменты на каком-то этапе, когда вам хотели просто запретить там снимать?

– Снимать нам не запрещали. Мы всегда подавали официальные запросы перед съемками. Но иногда нам отказывали в этом. Например, “Газпром” отказал. Генеральный директор “Олимпстроя” тоже отказал. Они просто отказывают. Без пояснения и все.

 

– А что вы делали для того, чтобы герои фильма согласились на интервью? Ведь они высказываются на рискованные темы?

– У меня были хорошие продюсеры и линейные продюсеры… Все работали ради фильма. Некоторых я убеждал через свои контакты. Этого я не могу раскрыть. Но если герои уже соглашались, то соглашались. Я имею в виду тех, кого мы снимали из властей.

С оппозицией ведь тоже было сложно. Не все хотели давать интервью. Они же не знают, кто я такой. А, может, я хочу над ними посмеяться.

Но я ни над кем не смеялся. Над героями документалисту в принципе нельзя смеяться.

И, поймите, все равно всего невозможно вытащить ни из одного человека. Есть вещи, которые герой никогда не откроет тебе. Или же для этого нужен очень длительный период.

Я когда снимал “Воров в законе”, то к одному из героев (криминальному авторитету) ездил во Францию пять раз, пока он привык ко мне. Но там другая ситуация — в фильме всего три героя. А здесь мы были ограничены и во времени, и в бюджете.

– И все-таки, какой был самый сложный герой для съемок?

– Мэр города Сочи. Мы до него добивались полтора года. В конце-концов пресс-секретарь сообщила, что у нас есть 20 минут на интервью.

Перед тем как зайти к нему, я предупредил оператора и звукооператора: “Света никакого не ставим. Заходим в кабинет и с первого шага начинаем снимать”. Мэр выходит к нам из другой комнаты. Я ему говорю: “Послушайте, господин Пахомов, сегодня прекрасный теплый день. Давайте, погуляем по городу”. Видно, у него было хорошее настроение и он сразу согласился.

В общем, гуляли мы так три с половиной часа. Правда, второе интервью, когда снимали мэра зимой, нам уже ограничили по времени.

– В результате, какие истории в этой картине для вас как документалиста самые ценные?

– Вы знаете, в фильме есть короткий эпизод с женщиной из гостиницы (ее дом снесли – в том месте решили строить “Ледовый дворец”, – ред.). Мы к ней пошли снимать с местной журналисткой Светланой Кравченко. Я долго боролся за эту сцену. Она там произносит: “Спасибо властям, что я не живу на улице… Если надо было снести мой дом, значит так нужно для Олимпиады”.

Мне говорят — так она же хвалит власть. Но достаточно только посмотреть на ее лицо, там написано совсем другое. А именно, что она уставшая женщина шестидесяти лет, которая живет в задрыпаной гостинице, в комнате восемь квадратных метров, с мужем и сыном. И до сих пор, насколько я знаю, власти не дали ей квартиру.

– Кроме таких личных историй, фильм показывает, в общем, колоссальный распил бюджетных средств за масштабной подготовкой Олимпиады. Какие самые впечатляющие цифры коррупционных схем вам удалось “раздобыть” во время работы над “Играми”?

– Меня давно ничего не удивляет. Я знал, что Олимпиада в Сочи будет дорогим проектом. Когда Путин в Гватемале объявил бюджет в 12 миллиардов долларов, я сказал продюсеру, что эту цифру стоит умножить на пять. И не ошибся.

Когда начинается такой огромный проект, где можно урвать кусок, все будут стараться это сделать. Коррупция существует в любой стране. Она есть в Украине. В Израиле. В России. В Америке. В Германии. В любой стране. Здесь вопрос в том — какой размер этой коррупции и наказуема ли она. В Израиле, Германии, Америке — наказуема.

У нас в Израиле за коррупцию сидит очень много министров. Через несколько дней бывший премьер-министр Израиля тоже сядет в тюрьму. За то, что брал взятки.

– Проводили ли вы перед “Путинскими играми” специальное журналистское расследование?

– Конечно, мы проверяли и перепроверяли многие факты. С некоторыми снимали интервью, а со многими просто советовались. Например, сколько стоит километр строительства железной дороги? Можно ли строить на болоте олимпийские объекты?

В фильм не вошло очень много отснятого материала. И во время съемок мы тоже продолжали расследование. Сидя в Израиле, я же не могу докопаться до каких-то данных, тонкостей.

Например, мы разговаривали с заместителем президента организации “Российские железные дороги”. В фильм он не вошел. Мы его спрашивали, почему так дорого обходится строительство дорог для Олимпиады. Ведь даже в Швейцарии, где горная местность, где из-за этого нужно строить много туннелей, и то дороги не такие дорогие. А он отвечает: “Так надо было. Главное результат. А сколько это будет стоить – неважно”.

– Фильм “Путинские игры”, конечно же, жанрово граничит с журналистским расследованием. Что самое важное в таком кино?

– Как можно ближе быть к объективности. Насколько возможно. Если вообще есть объективность.

– Вы довольно много снимали провокационного материала во время подготовки к Олимпиаде в Сочи. Не опасались, что вам могут запретить въезд в Россию после этого фильма?

– Хороший вопрос. А почему мне должны запрещать? Я что-то плохое сделал?

Знаете, после выхода фильма я еще не был в России. И, надеюсь, все будет нормально.

– Сейчас вы следите за событиями в Украине?

– У меня есть друзья на Фейсбуке, со многими переписываемся по почте. Они все разные. Одни – которые за Путина. Другие – против Путина. Я с ними не ругаюсь. Я не реагирую, потому что не знаю всей ситуации. Я видел, например, “Майдан” Сергея Лозницы. Но, мне кажется, даже он не до конца разобрался.

Вы знаете, я ходил по Майдану, тогда, в марте. И смотрел на эти одухотворённые лица, которые хотят, чтобы это была их страна. А почему она не может быть таковой? У каждого должна быть его страна — это главное. Здесь, в Израиле, мы переживаем это каждый день.

– В последнее время в Украине стало активно развиваться документальное кино. Особенную роль в этом сыграли и Майдан, и события в Крыму, и на Востоке. У нас появился огромный спрос аудитории, хотя поддержки государства по-прежнему нет. Как с этим обстоят дела в Израиле?

– Я знаю о ситуации с документальным кино в Украине только по слухам. По сравнению с Украиной у нас, можно сказать, все хорошо. В свое время, в 2001 году, в Израиле приняли закон о поддержке отечественного кино. Деньги, которые государство выделяет, распределяются по фондам. В Израиле их около семи. Они независимы от государства. И остальную часть средств обычно эти фонды получают из частных вкладов меценатов.

Также есть закон, согласно которому телевизионные каналы обязаны показывать определенное количество документального и игрового кино, помимо разных реалити-шоу. Конечно, они стараются этого не делать любыми путями. Недавно даже профсоюз режиссеров и продюсеров с ними судился. Потому что некоторые каналы выдают реалити-шоу за документальное кино.

Но нужно понимать, что Израиль — маленькая страна. Поэтому здесь большая конкуренция. В год выпускается больше 100 документальных фильмов и около 40 игровых проектов.

– Какие темы больше всего тревожат режиссёров в Израиле? Могли бы вы выделить определенные тренды в израильской документалистике?

– Конечно, в израильском документальном кино много политики. Мы живем в стране с непрекращающимися конфликтами. Но, на мой взгляд, тема “политики” себя исчерпала. Сейчас есть тенденция на личные истории.

Несколько лет назад я тоже снимал фильм о скрипачах. Там нет политики. Нет интервью. Это фильм-наблюдение. Делали мы “Скрипачей” за маленькие, по израильским понятиям, деньги – за 100 тысяч долларов. В общем, одна “сумасшедшая” женщина, ведущая скрипачка известного на весь мир израильского оркестра, уходит на пенсию. И вот она уезжает из своей квартиры в самом центре Тель-Авива в провинциальную дыру, городок на севере страны. Создает там школу для маленьких детей. И учит их играть на скрипке.

– Этот фильм вы снимали для телевидения, кинопроката? Каким образом зритель в Израиле может получить доступ к документальному кино?

– Да, его показали по общественному каналу. А, в принципе, у нас есть такая хорошая вещь, как Синематека. Практически в каждом городе. Самые большие Синематеки, конечно, в Тель-Авиве и Иерусалиме. Здесь можно посмотреть и игровое и документальное израильское и не только израильское кино. Обычно бесплатно.

Кстати, в Синематеках показывают фильмы и тематических кинофестивалей — французские, немецкие, китайские.

– В 2004 году вы снимали фильм “Олигархи”. В одном из эпизодов Березовский так отозвался о Путине: “Путин — не диктатор. Потому что диктатором нужно быть до конца, на 100%. Если на 90%, это уже не диктатор”. Что вы думаете о такой его характеристике?

– Я с Березовским согласен всегда! (улыбается, — ред.) Я его много снимал. Начиная с 1996-го года. Он был умнейший человек. И он прав. Путин – не диктатор. Есть теория, что он очень поменялся…

Я когда уехал из страны – я уехал из бандитской России. Меня задолбало, что мои дети не могут выйти на улицу и погулять спокойно. Потом я стал ездить туда и снимать фильмы. И мне показалось, что в России что-то поменялось. Тогда в 2002 году… Мне казалось, что появилось поколение, которое не боится говорить. Потому что в Израиле я могу прийти к премьер-министру и сказать ему, что он дурак. Спокойно. И меня никто не задержит. Я говорил многим министрам, что они не очень умные люди…

А потом в России все вдруг стало сдуваться. Пропали журналисты, которые писали честно. Кого-то убили. Я до сих пор уверен, что мой добрый знакомый, журналист Шекочихин умер не своей смертью. Но, тем не менее, сегодня есть класс свободных людей в России. К сожалению, он небольшой. Но пока они существуют, есть надежда, что Путин не станет диктатором никогда.

– Недавно вашему коллеге, документалисту Виталию Манскому, отказали в финансировании фильма “Родные”, который должен был сниматься в Украине. Не дали ни копейки на фестиваль “Артдокфест”… Как думаете, что вообще будет происходить с документальным кино с такой репрессивной тактикой российских властей?

– То, что Манскому перекрывают кислород, — это преступление.

Вы знаете, я могу сравнивать с Израилем. У нас есть свои проблемы, конечно, но… Есть левая тема — о том, что мы должны делать “мир во все мире”. И есть правая — нет, мы не должны, мы должны за себя отвечать. Кто прав или виноват — не знаю. Но людям, документалистам, дают возможность высказаться. И на эту тему и на ту тему.

В России, такое впечатление, если судить по истории с Манским, про российского документалиста Косаковского, который уже снимает фильмы за другие деньги и ушёл из России, я не говорю, но, думаю, и Манский уйдёт. И кто останется?

– То есть те, кто захочет говорить на злобу дня в России, вынуждены будут уехать?

– Это не злоба дня. Это – правда дня. Они смотрят на мир так, как они смотрят. Никто не имеет права запрещать смотреть на мир так, как они видят, даже если они, предположим, ошибаются.

Ведь оставляет документалистика плохое или хорошее, неважно. Она оставляет печать о времени.

Виктория Хоменко, INSIDER